В стране случилось страшное – терракт. Злоумышленники взорвали бомбу, погибли люди. Глава государства выступил с заявлением, сказал в сердцах: «Да… мы виноваты… мы – недосмотрели, мы допустили…»
Вацлав Принцип в своем блоге подтвердил эти слова: «Действительно, не досмотрели. Видимо, при другой власти такого бы не случилось».
За эту вот запись Вацлава Принципа решили приструнить, предупредить, подавить. (Как и других прочих, согласившихся в СМИ с мнением главы государства).
То есть – решили действовать по принципу: нам можно высказываться, вам – нельзя.
Но чтобы «приструнить» или даже вот просто предупредить Вацлава Сигизмундовича, это ведь как постараться надо!
Принцип, в принципе, уже был в курсе, что за ним могут «прийти». Поэтому когда в трубке домофона он услышал «официальное»: «Вацлав Сигизмундович?» Он уверенно ответил: «Нет». И – положил трубку. Уверенно так положил, надежно, сроком на три дня.
На все дальнейшие «нервнобольные» (как охарактеризовал их Принцип) звонки он не отвечал: дал звонившим время, чтобы одуматься. Взвесить, так сказать: а правильно ли мы поступаем? А имеем ли мы право? А нужно ли?
Он вообще-то добрый, Вацлав Сигизмундович, человеколюбивый.
Охранка взбесилась. Подняли на Принципа все досье, стали обзванивать его родственников: где? как найти?
Родственники посылали их туда, откуда они звонили…
На третий день, отчаявшись («сверху» требовали отчета о выполнении приказа), организовали внешнее наблюдение за домом Вацлава Сигизмундовича, расставили «агентов» по периметру.
А Принцип и не скрывался – ходил в магазин, в гости… Только вот на работе взял отпуск. На всякий случай – бессрочный. («Чем черт не шутит», – говорил он вслух, подливая себе французского коньяка).
Но его не задерживали. Боялись. «Верхи» собирались духом. Собирались, да так и не собрались.
Ситуация напряглась, причем, так и осталась в напряженном состоянии.
Всем было неуютно, все оказались в неудобном положении.
Поняв, что от него все же не отстанут, Вацлав Сигизмундович решил действовать, разрядить, так сказать, обстановку.
В общем, сжалился над служивыми. Мы же говорили, добрый он, Вацлав Сигизмундович.
Поставил диктофон рядом с телефоном (с селекторной связью) и позвонил. Туда.
– Это Вацлав Принцип.
На том конце провода – праздник, феерия, бразилианский карнавал, триумф закона!
– Да-да-да! Нам надо с вами, Вацлав Сигизмундович, встретиться…
– Ну, добже, добже, панове, высылайте мне повестку.
– Мы же вам высылали…
– Знаете, дорогие мои, почта у нас работает просто замечательно: если бы высылали – получил бы…
– Давайте так: вы приедете, мы вам повестку и выдадим…
– Нет уж, поступим по классике вашего жанра: сначала – повестка, потом – приезд. Может быть, мне потребуется заблаговременно отдать последние указания, написать завещание… Да, еще – укажите в повестке, в каком качестве вы меня вызываете. Ну, там – свидетель, обвиняемый, «враг народа»…
– Вы вот все шутите, Вацлав Сигизмундович, а мы ведь серьезно…
– Да уж, куда серьезнее… Обхохочешься просто с вами.
– Хорошо, куда вам доставить повестку?
– Домой и доставьте. Бросьте в почтовый ящик. Как я погляжу, мой адрес вы уже хорошо изучили, – подсказывать его вам не нужно.
– Договорились.
– Договорились.
Через десять минут звонок.
– Вацлав Сигизмундович…
– Ау.
– А как вам такой вариант – мы приедем к вам, привезем повестку лично. И сразу там и поговорим. Чтобы не тянуть кота за хвост.
– Да, тянуть кота за хвост – не самый лучший вариант… Если уж вас, дорогие мои, так прижало… то – ладно, привозите, приезжайте.
Приехали быстро, минут через пять. Принцип вышел к ним через полчаса – чтобы честь знали.
У подъезда стоит зам. прокурора города, с виду порядочный человек, худощавый, высокий, с залысинами; в костюме-тройке; тянется во внутренний карман за удостоверением, представляясь:
– Я – Копейкин…
– Да, я вижу, что вы Копейкин. Можете не показывать…
Между тем на заднем фоне, в глубине, так сказать, сцены, на скамейке сидят два весьма оперативных работника «охранки», страхуя прокурора.
Оба лет по 30, коротко стриженые, с незапоминающейся внешностью. В общем, как в инструкциях прописано. Оба молчат и зло смотрят на Принципа (еще бы – два дня слежки, в отрыве от семьи, детей и любимой компьютерной игры).
– Видите, гражданин прокурор, я же вам предлагал в официальной обстановке встретиться, в кабинете. Что же нам теперь, как биндюжникам каким-нибудь, вот на этой лавочке, рядом с этими молодыми людьми общаться?
Прокурор Копейкин делает широкий жест рукой и предлагает:
– Вацлав Сигизмундович, давайте мы тогда с вами в моей машине разместимся.
Оба идут в машину, за сценой звучит тревожная музыка.
Разместившись в роскошной прокурорской иномарке, Принцип включает диктофон, ставит его на приборную панель и говорит:
– Знаете, Копейкин, в последний раз власти имели к нам, к нашей семье претензии 68 лет тому назад, – в 1943 году… Да-да, на оккупированной территории. Помните, истории с сожженными населенными пунктами? Так вот – похожая была история. Но – удалось выжить.
– Ну-у, это вы, Вацлав Сигизмундович, не в ту сторону… – тянет Копейкин. – Это к делу не относится.
– Как сказать: форма – другая, смысл – тот же, – философски замечает Принцип.
Блестя на солнце залысинами, прокурор лезет в папку, достает листок бумаги.
– Вот, ознакомьтесь, с предупреждением, вынесенным вам прокуратурой.
Вацлав Сигизмундович читает вслух:
– Разместил в сети интернет необоснованную информацию… деструктивный характер… дискредитация государства и общества…
Он спохватывается:
– Милейший, а где повестка? Я вас спрашиваю, дорогуша моя, где обещанная вами повестка?
– Ну, Вацлав Сигизмундович! Мы же с вами уже встретились! Какая повестка!.. – ехидно, как показалось Принципу, говорит Копейкин, нервно ерзая на своем сиденье.
– Денежкин… тьфу – Копейкин, – поднимает вверх руки Вацлав Сигизмундович, – раз вы так себя повели, то все разговоры с вами прекращаются.
– Но Вацлав Сигизмундович, вы же умный человек, вы должны понимать, что это – обязательная процедура, государственная процедура! Вы – ознакомились с предупреждением? Ознакомились. И должны теперь вот здесь подписать, что ознакомлены…
Но Принцип уже его не слушал. Он уже вышел из прокурорского авто, уже гневно шел к подъезду, от которого, завидев его, уже шарахались в сторону «полевые агенты».
Через неделю Вацлав Сигизмундович получил листок с предупреждением по почте.
Заказным письмом, с уведомлением.
И – крайне неуважительно к Копейкину, – с чувством, с наслаждением, с чечёточным задором, потоптался по прокурорскому письму.
