Имя польской журналистки, репортёра телекомпании TVN Моники Гуралевской в Беларуси стало известно после снятых ею репортажей о приговорённых к смертной казни Владиславе Ковалёве и Дмитрии Коновалове. Именно Моника одна из первых в Польше задалась вопросом, почему обвинили именно этих людей? Кто они? Кто их родители? Что их может ожидать в итоге?
Она потратила много сил и времени, чтобы убедить руководство канала заинтересоваться и щепетильной темой, едва не с боем выбивая право на реализацию репортажа. И она же провела с матерью Владислава Ковалёва Любовью те самые страшные часы, когда стало известно об отказе в помиловании и последующем приведении приговора в исполнение. В этом году за репортажи из Беларуси Моника Гуралевска получила наивысшую журналистскую награду Grand Press.
С Моникой я была знакома с самого начала моей работы в редакции программы Superwizjer TVN. Очень хорошо помню, как она без конца теряла мобильный телефон, сумку или необходимые бумаги, заводилась с пол оборота и вихрем носилась по редакции, организуя очередной выезд на съёмки. Шумная, эмоциональная и совершенно непохожая на всех журналистов, которых я когда-либо встречала, она всегда меня завораживала своей бесконечной энергией и стремлением к бурной деятельности. Хотя, должна признаться, что именно этим она меня и пугала.
Поэтому когда в один прекрасный день Моника позвонила мне и сказала, что нужно «потолковать о приговорённых к смертной казни в Беларуси», потому что ей «видится в этом важная и резонансная тема», я слегка испугалась. В моей жизни и так достаточно хаоса и дезорганизации, чтобы ещё начать работать с кем-то вроде Моники Гуралевской.
Но в тот самый момент, когда мы принялись за дело вместе, я поняла, что теперь для меня начался настоящий журналистский мастер-класс с профессионалом высшего уровня, которого мне когда-либо доводилось видеть.
С самого первого дня Моника начала требовать от меня проверки любого, даже самого мелкого факта, любой информации, которую я находила. Она ходила за мной по пятам и твердила: Всегда задавай себе вопрос: «Почему? Почему? Почему?» Поверь, именно этот вопрос является ключевым в работе над любой темой. Да и вообще во всей работе журналиста в целом.
Мы проводили дни и ночи в сборе материала об приговорённых в Минске ребятах. Статья за статьёй мы изучали следствие и судебный процесс. Создавали хронологии, графики, проверяли, перепроверяли все возможные факты. И с течением времени я видела, как Моника всё больше и больше углубляется в тему.
Но мы никогда не говорили о том, ЧТО этот материал для нас значил. Хотя каждый отчётливо понимал, что это, пожалуй, самые важные в нашей жизни репортажи. Мы просто напряжённо работали над документацией, потом над съёмками, потом над монтажом, потом над общественной кампанией в помощь Любе Ковалёвой.
Наконец, готовя это интервью, впервые за почти год мы наконец-то смогли поговорить и обсудить нашу совместную работу, которая на самом деле много поменяла в каждой из нас.
Моника, ответь мне всё-таки на вопрос, в какой именно момент ты поняла, что хочешь эту тему? Потому что я очень долго искала в редакции кого-то, кто смог бы заняться реализацией репортажа, и всё впустую. А тут ты сама мне набрала, уже горящая как можно скорее ехать на съёмки.
Помнишь, я тебе говорила про объёмную статью в Gazecie Wyborczej, на которую я наткнулась, и меня будто осенило? В статье было сказано, что двум молодым парням вынесли смертный приговор за террористический акт в минском метро. Одновременно, было высказано несколько недвусмысленных предположений, что приговор не до конца справедливый, что в судебном разбирательстве, равно, как и во время следствия, были допущены очевидные ошибки, что не могло привести в конечном итоге к высшей мере наказания. И в той же статье, к сожалению, не было приведено ни одного факта, который подтверждал тезис невиновности, а соответственно я, как и любой другой поляк, прочитавший материал, не могла придти к окончательному выводу виноваты Ковалёв и Коновалов, или не виновны.
В этот же вечер я тебе позвонила, и мы начали копать. И чем больше я получала информации, тем лучше понимала, что здесь действительно что-то не так. И не мне тебе рассказывать, что такое журналистское любопытство, правда? В процессе работы, я получала очень много хаотичной информации, каких-то отдельных фактов и мнений, которые, к сожалению, не представляли всей картины происходящего. Что заводило меня ещё больше. Тем более что это Беларусь. Это тут, всего в двухстах километрах от Варшавы, а для нас, для поляков, это какая-то совершенная terra incognito, с обрывочной информацией от официальных лиц.
Да ладно! Вряд ли ещё о какой стране говорят так же много в Польше, как о Беларуси.
Правильно. Но одно дело говорить о сухих фактах, приводить какие-то цифры и сокрушаться, что, дескать, у нас и политические заключённые, и невинно приговорённые к смерти. А другое дело, когда проблема обретает лицо.
И в данном случае история Любы Ковалёвой – простой беларуской женщины, которая, не арестуй власть её сына, никогда бы в жизни не стала интересоваться, что происходит вокруг неё. Но с ней случилось, что случилось, и вся несправедливость, чудовищная несправедливость обрушилась на неё тяжелейшим грузом. С которым, кстати, она неплохо справлялась: добралась вон даже до Европарламента.
Но я реально видела, что один человек против целой махины – это ничто. И где-то в глубине души я понимала, что её старания могут ни к чему не привести, хотя и сама боялась себе в этом признаться. Тем не менее, она не сдавалась и шла вперёд.
И для меня эта история стала, как линза, через которую можно показать историю и судьбу целой страны.
В этом и есть прелесть human story…
Именно в этом. Ведь кто знает, что было бы с Любой, не поменяйся её жизнь на 180 градусов. Она наверняка была бы, как большинство беларусов. Радовалась тому, что имеет и жила бы в своём собственном мире, как сама и говорила. Я помню, как она рассказывала, что даже новостей-то не смотрела до 13 апреля 2010 года.
Я показала простую беларускую мать, каких тысячи. Но в совершенно экстремальной ситуации. Которая, кстати говоря, может случиться с каждым в вашей стране. Ведь никогда не знаешь, кто стучит к тебе в дверь.
Ну да ладно уже, не стращай меня. Ехала-то ты, как и вся наша съёмочная группа, совершенно не задумываясь о каких-то серьёзных проблемах.
Это да, ехали мы даже с какой-то долей беспечности что ли. Которая, в общем-то, начала рассеиваться, когда нас ночь обыскивали на границе.
Тем не менее, я как-то особо не переживала по нашему поводу. Мне казалось очевидным, что политики тоже не начнут вытворять глупости и создавать нам проблемы. Потому что совершенно очевидно, что любые проблемы с нами получили бы широкий резонанс в Польше да и Европе тоже. Тем более что у нас была аккредитация. В принципе, так и получилось в последствии.
Я больше переживала за людей, с которыми мы встречались, с которыми мы разговаривали. Ведь мне-то что? Я отсняла материал и уехала, а им там жить. Поэтому в той ситуации для меня было самое главное – безопасность людей. Хотя, давай будем уж до конца честными, я понимала, что их особо не защищу, правильно? С собой же я их в Польшу в багажнике не провезу?..
И как тогда поступать в такой ситуации?
Ну, ты меня ещё в прошлый раз замучила этим вопросом. Как, как? Ориентироваться по обстановке. Не «садиться» всякий раз на собеседника «скажите/объясните», если он не хочет или опасается за свою безопасность. Уважать собеседника, его приватность, его мнение. Тоже, конечно, без фанатизма, потому что вообще никакого материала не подготовишь. Но искать баланс. И всегда спрашивать себя и окружающих: «Почему?»
Вот к слову о деликатности и этике. Мы попали с вами как раз в самый драматический момент во всей этой истории. Сначала во время записи Тани Ковалёвой, когда она говорила слова поддержки Владу через нашу камеру, зазвонил телефон, и Люба сообщила, что их сына и брата не помиловали. Я до сих пор не могу себе простить, что расклеилась и просто расплакалась. Но это было выше моих сил. Моника, как поступить в такой ситуации?
Я тебе хочу сказать, что до сих пор меня это крайне волнует и даже пугает, что это было. Была ли это какая-то игра власти с нами или это случайность. Потому что уж слишком подозрительно резко и быстро всё произошло. Наверное, я уже никогда этого не узнаю.
Что касается ситуации, то да, слёзы или какие-то подобного рода эмоции совершенно не допустимы. Запомни это навсегда. Ты можешь поплакать в машине, в гостинице – где угодно. Но на плане ты – профессионал. И твоя задача зарегистрировать всё, что происходит, потому что это имеет гораздо большее значение, чем эмоции и слёзы.
Ты думаешь, у меня душа не разрывалась от сочувствия, страха, сомнений, подозрений и прочего? Ещё как. Но для меня самое важное – рассказать всем вокруг о том, что происходит на твоих глазах. И показать это так, чтобы твой зритель понял, что ты хочешь сказать.
Я вообще всегда говорю себе так: никогда нельзя выключать камеру. Но решение в последствии принимается на монтаже. Потому что ты можешь перейти определённую границу приватности, и с этим нужно быть очень осторожным.
Помнишь, у меня даже возник конфликт с Томкем (оператор Томаш Гловацкий)? У него были серьёзные сомнения, снимать ли дальше или же просто удалиться. Поэтому в кадре и не появилась Таня, а только её голос из соседней комнаты.
Вот именно. В этом данном случае ты приняла решение включить эти кадры в материал. Как ты поняла, что это не будет нарушением приватности в данном случае? Что это будет оправдано?
Но вот смотри, по-хорошему журналисты зачастую вставляют эмоции в репортаж просто так, для красного словца. Потому что эмоции всегда лучше всего продаются, грубо говоря, так? Но это уже желтуха. Любая твоя манипуляция с материалами должна быть оправдана. И как я знала?
В данном случае, я полагалась на свою интуицию. Я говорила себе, что я рассказываю историю, которая имеет чёткую структуру: начало, развитие событий, кульминация, завершение. И кадры из квартиры Ковалёвых с Таней, или из нашей машины с Любой, были той самой кульминацией, без которой рассказ получился бы незавершённым.
Помнишь, как мы ехали в машине в Минск, когда Ковалёвы узнали о том, что не будет помилования от Лукашенко? И когда у Любы началось что-то вроде истерики? Она начала задыхаться, отчаянно плакать и говорить: «Почему я плачу, он ведь живой! Мне нельзя плакать». Так вот это и есть кульминация. Регистрация событий без купюр. Человек, каким он есть и каким есть его история. Понимаешь?
Журналистов всегда учат, что нельзя входить в шкуру своего героя, нельзя даже говорить языком своего героя, потому что ты теряешь объективность. Вся эта история задела меня до самой глубины души. Но я знала, что я профессионал. И если я позволю себе расклеиться сейчас, то никто кроме меня не увидит этого горя, этой кошмарной драмы. И я держалась из последних сил.
Говоря об объективности, я хотела бы вспомнить об общественной кампании, которую ты развернула в Польше, в поддержку Любы Ковалёвой. Была организована даже встреча с первой леди Польши, которая, по словам Любы, очень помогла ей, дала сил и уверенности работать и действовать дальше. Работая над этой кампанией, ты не боялась обвинений в субъективности и ангажированности?
А почему я должна была бояться этого? Я делала свою работу. Первый наш материал «Три дня из жизни матери приговорённого к смерти» получил такой резонанс в Польше, что другого выхода просто не было. Поляки действительно хотели знать, кто эта женщина. Хотели знать, что происходит сразу за нашей восточной границей. И я, исполняя свой журналистский долг, лишь предоставила моему зрителю такую возможность.
Ссылка на оригинал
Автор: Моника Гуралевска
Совместная работа: Ольга Черных
Оператор: Томаш Гловацкий
Звук: Цезарь Коцыловский
Монтаж: Мацей Корчевский
И мне было приятно видеть, что очень многие поляки подходили к Любе и Тане на улице, пожимали руки, здоровались, сочувствовали, расспрашивали. Так работает журналистика. Я лишь помогла этой истории ожить в образе Любы. Она стала таким символом того, что в действительности происходит в Беларуси.
Да, я сразу обратила внимание, что ты очень любишь форму human story.
Я уже говорила о том, что такая форма для меня наиболее приемлема, потому что через одного человека можно показать целую цивилизацию. Но это не будут холодный и абстрактные цифры и факты, а реальный живой человек из плоти и крови, такой же, как и любой из моих зрителей.
Когда-то чудесный польский радиожурналист и сценарист некто Мулярчик сказал, что его интересует тот момент, когда жизнь человека превращается в судьбу. Я это понимаю так, что в какой-то момент что-то становится общим, универсальным, но при этом очень индивидуальным.
Я не знаю, как у вас в Беларуси обстоит дело с документальной прозой. У нас это сейчас очень популярно. Выходит множество репортажей из Китая, где ситуация, кстати, крайне похожа. Причём репортажи эти описывают ежедневный быт простых людей. Не политиков, оппозицию или ещё Бог знает что, а простых людей. Потому что каждый всегда ведь имеет свою идеологию, цели и задачи. А простой и бесхитростный китаец или там беларус – это самый удивительный и надёжный рассказчик.
Поэтому подумай, кстати говоря, об архивах. Это самое оптимальное занятие для журналиста в условиях режима.
В каком смысле?
Ну, смотри, у вас в Беларуси, я обратила на это внимание, очень многое строится на новостях. Где-то прозвучала новость, которая вдруг начинает обрастать репортажами и историями. А можно делать наоборот, чтобы истории превращались в новости, понимаешь?
Иди к простым людям, снимай, записывай, даже если в стол. Создавай архивы. Когда-то они послужат уникальнейшим источником знаний о том, что происходило вокруг тебя и вокруг твоих коллег.
Причём, если история создаётся через судьбу человека, тебя намного сложнее обвинить в манипуляции. Ты – передатчик истории, а не создатель оной.
У нас в Польше уже во время демократии появилась такая организация, которая называется KARTA. Это свод историй о временах СССР, рассказанный простыми людьми. То есть история пережитого, увиденного, познанного. И это что-то невероятное. История оживает, становится убедительной и во многом понятной. Для журналиста – это самый надёжный источник информации и вдохновения.
Тем более что сегодня тебе не нужно горы аппаратуры, чтобы работать. Телефон или портативная камера, выход в интернет и всё – ты передатчик истории. Передатчик, а не создатель.
Ну, в данном конкретном случае, ты мой вдохновитель.
Ты, главное, ленись меньше и будь открытой для людей, для мира. Ведь люди, их истории – это самое удивительное для журналиста. Я бы, наверное, никогда не стала журналистом, если бы не интересовалась жизнью, людьми в ней и не задавалась вопросом «Почему?». Понятное дело, что кроме журналистики я ничего не умею (смеётся). Но если бы не моё врождённое любопытство в жизни, я бы и журналистом не стала.
А сколько ты работаешь уже в профессии?
Ой, это тебе надо в Википедии проверить. Лет 18, наверное. Хотя как репортёр я тоже в некотором роде дебютант, потому что работаю только три или четыре года. До этого я была со-продюсером и продюсером разных программ. Так что я, в некотором смысле, тоже новичок. Только, в отличие от тебя, уже определившийся, чего хочет от жизни.
Чего и тебе желаю и всем твоим коллегам. Всегда помни, что нужно найти ответ на вопрос «Почему?». Без него никуда.
P.S.
Моника всегда говорила мне, что журналист это не тот человек, который знает, а тот, который умеет задать вопрос. Правильный вопрос. Журналист учится всю жизнь, потому что опыта и умений никогда не бывает много. А я искренне рада, что мне повезло учиться у такого мастера своего дела, талантливой журналистки и мудрой наставницы Моники Гуралевской.
;
Ссылка на оригинал
Автор: Моника Гуралевска
Совместная работа: Ольга Черных
Оператор: Томаш Гловацкий
Звук: Цезарь Коцыловский
Монтаж: Гжегож Яскерны, Томаш Талар
